Девочка со смертью в ботинках

Страница 5

На уроки балета она ходила в арнемскую консерваторию, но вскоре занятия были прекращены. Баронесса старалась поддержать страстное увлечение дочери, установила перекладину для балетных упражнений в доме своей знакомой и наняла учителя для Одри и нескольких других девочек. Миссис Эвертс вспоминает, что мать Одри зарабатывала, давая уроки бриджа, и предполагает, что это и позволяло оплачивать уроки балета. Через некоторое время преподаватель вынужден был прекратить занятия. Тогда Одри сама начала давать уроки танца младшим детям. «В той маленькой квартирке, которую они занимали, не было места для балетной перекладины, но я помню, как Одри просила детей класть ногу на подоконник, используя его в качестве перекладины», – рассказывает миссис Эвертс. Одри всегда была изобретательным ребенком.

«Я хотела танцевать сольные партии, – вспоминала она позднее. – Я страшно хотела исполнять эти роли потому, что они дали бы мне возможность выразить себя. А у меня не было такой возможности, когда я стояла в ряду из двенадцати других девочек и должна была синхронизировать свои движения с их движениями. А я не желала ни под кого подстраиваться. Я хотела сама добиться своей славы».

Балет был не просто увлечением Одри, он был единственным развлечением, доступным ей в те годы. «Я не часто ходила в кино. А во время оккупации я просто перестала туда ходить. Ведь показывали только немецкие фильмы». Оставался только балет. За шторами затемнения в доме соседей, в войлочных тапках, поскольку ее балетные туфли уже окончательно износились и она не могла найти новую пару, Одри исполняла классические па под аккомпанемент фортепьяно. Иногда, если под окнами проходил немецкий патруль и мог заметить, что в доме собралось гораздо больше людей, чем позволялось по закону о военном положении, ей приходилось танцевать в полной затаенных восторгов тишине. Деньги, собранные в ходившую по кругу шляпу по окончании ее сольных концертов, шли в казну Сопротивления. Одри брала лишь небольшую сумму на нужды семьи.

«У меня почти не было настоящей юности, – такой вердикт она вынесла позднее, – очень немного друзей, совсем мало радости в том смысле, в каком ее понимают подростки, и совершенно отсутствовало ощущение собственной безопасности. Удивительно ли то, что я стала таким замкнутым человеком?» Именно в эти мрачные годы она научилась дорожить каждым днем и не особенно полагаться на будущее. «Мне кажется, что тогда я была старше, чем сейчас». Случайные встречи – и одна из них в особенности – заставили ее с потрясающей ясностью осознать, что другим людям гораздо меньше «посчастливилось» в жизни, чем ей.

«Несколько раз я оказывалась на железнодорожной станции. Это был один из способов узнавать о том, что же происходит в других местах Голландии, от людей, с которыми вы перебрасывались парой слов за то время, пока длилась стоянка поезда и они выглядывали из окон вагонов». Однажды, вспоминала Одри, там остановился товарный состав. И она услышала какой-то странный шум внутри вагона, какие-то шаркающие звуки и звук человеческих тел, трущихся о деревянные стенки. «И тут я увидела лица… сквозь щель там, где вынули планку, чтобы внутрь проходил воздух». Это были голландские евреи, которых перевозили на восток в концлагеря, где предстоял рабский труд или что-то во много раз худшее. И пока она наблюдала, еще одну группу евреев перегнали из крытых грузовиков в уже и без того переполненные вагоны товарняка. «Я очень хорошо помню одного маленького мальчика, стоявшего со своими родителями на платформе, совсем светловолосого, в пальто, которое было слишком велико для него, и вот он тоже вошел в тот поезд. Я была ребенком, наблюдавшим за другим ребенком».