Глава первая

Страница 5

Старик священник постоянно рассуждал о преимуществах семейной жизни, воспитывающей умение давать и принимать даяние, и желал нам всяческого счастья. Мы отказались от попыток объяснить ему что бы то ни было, увидев, как он огорчился, когда американец прокричал ему в ухо, что мы не женаты и что, может быть, хватит об этом. «Но вы должны пожениться, — настаивал он, тряся головой, — нельзя жить в грехе, воистину нельзя!»

Я побывала в чудесном Баальбеке, на базарах, на улице, которая называлась Прямой, купила много симпатичных медных тарелок, которые там чеканят. Все они — ручной работы, и у каждой семьи, делающей их, — свой почерк. Иногда это был орнамент, напоминающий рыб, украшенный серебряными нитями. Удивительно, как каждая семья ремесленников передает свой узор от отца к сыну, от сына к внуку, и никто другой никогда не копирует его, и никто не пытается наладить массовое производство. Впрочем, боюсь, что теперь в Дамаске немного осталось таких мастеров и семейных промыслов: на их месте, скорее всего, выросли фабрики. Уже и в те времена инкрустированные деревянные столики и шкатулки стали стереотипными и утратили штучность — хоть их еще и делали вручную, но по общему рисунку.

Купила я еще комод — огромный, инкрустированный перламутром и серебром. Такая мебель вызывает в воображении картины некой волшебной страны. Сопровождавший меня переводчик отнесся к покупке презрительно.

— Нестоящая вещь, — сказал он. — Старая, ей лет пятьдесят — шестьдесят, а то и больше. Немодная, знаете ли. Совсем не модная. Не новая.

Я возразила: то-то и хорошо, что не новая, таких осталось мало. Может быть, никогда никто уже и не сделает такого комода.

— Да, их уже не делают. Вот посмотрите лучше на этот. Видите? Очень хорошая вещь. Взгляните, сколько сортов дерева использовано! Восемьдесят пять сортов!

Его уговоры возымели прямо противоположный результат — я желала только свой перламутровый со слоновой костью и серебром комод.

Единственное, что меня беспокоило, — как доставить его домой, в Англию. Но оказалось, что это как раз очень просто. В конторе Кука мне указали некую транспортно-морскую фирму, представитель которой имелся в отеле. Я сделала необходимые распоряжения, они подсчитали, во что обойдется перевозка, и спустя девять или десять месяцев перламутрово-серебряный комод, о котором я почти уже забыла, объявился в Южном Девоне.

На этом дело, однако, не кончилось. Хоть на вид комод и был восхитителен, хоть он оказался неправдоподобно вместительным, среди ночи он начал издавать странные звуки — словно гигантские челюсти что-то жевали, чавкая. Какое-то таинственное существо грызло мой прекрасный комод. Я повытаскивала ящики и осмотрела их — никаких дырок или следов от зубов. Тем не менее каждую полночь, лишь только пробьет колдовской час, я слышала: «Хрум-хрум-хрум…»

В конце концов я отвезла один ящик в фирму, специализировавшуюся на тропических древесных насекомых. Осмотрев стыки деревянных деталей, они сразу заподозрили неладное и заявили, что единственный выход — замена ряда фрагментов. Удовольствие не из дешевых, надо признать, — это обошлось мне втрое дороже, чем сам комод, и вдвое — чем его доставка в Англию. Тем не менее я не могла больше терпеть этого постоянного чавканья и глодания.

Недели через три мне позвонили из мастерской и взволнованный голос произнес: «Мадам, не можете ли вы к нам приехать? Я очень хочу, чтобы вы посмотрели, что мы нашли!» Я как раз собиралась в Лондон и сразу же поспешила в мастерскую. Там мне с гордостью продемонстрировали омерзительный гибрид червя со слизняком: огромный, белый и непристойный. Похоже, древесная диета пошла ему на пользу — он был неправдоподобно толст. Не удивительно: он выел все внутренности в двух ящиках! Еще несколько недель спустя мне вернули мой любимый комод, и с тех пор по ночам у нас можно было слышать лишь тишину.