Глава сорок четвертая

Страница 11

В ноябре 1938 года закончилась «ежовшина». Поэтому арест Реденса, пришедшийся на это время, объясняется не кознями Берии, а общим ходом дел. Свояк Сталина принадлежал к уходящему политическому поколению.

Характерна запись в дневнике Марии Сванидзе от 5 марта 1937 года, касающаяся родственников: «Жаль И. Подумать, полоумная О. Е. (теща Сталина. — С. Р.), идиот Федор (брат Надежды Аллилуевой. — С. Р.), слабоумный Павел и Нюра, недалекий Стах (Реденс. — С. Р.), ленивый Вася, слабохарактерный Яша».

Почему же «жаль» Сталина? Повод для этой сентенции — женитьба Якова Джугашвили на Юлии Мельцер. («Она хорошенькая, старше Яши — он у нее — 5-й муж, не считая иных прочих, разведенная особа, не умная, малокультурная, поймала Яшу, конечно, умышленно, все подстроив».) Кстати, бывший муж Юлии, О. П. Бесараб, был чекистом и помощником Реденса. Конечно, дочь одесского еврея-торговца, окрутившая старшего сталинского сына, была чужой в сванидзе-аллилуевском клане, но Сталин распорядился выделить молодым двухкомнатную квартиру. В 1938 году у Юлии родилась дочь Галина, внучка Сталина. Да и сама Юлия понравилась свекру.

Что же касается попыток семейного клана влиять на Сталина, то из этого мало что получалось. Даже в случае с Реденсом.

Письмо Василия Сталина Н. С. Хрущеву от 19 января 1959 года дает представление о том, как велась борьба за контроль каналов информации вождя и как аппарат одержал победу над семьей:

«Вообще, если проследить за ходом карьеры Маленкова и Берия, то легко заметить, как они друг друга тянули и выручали. Вот довольно характерный факт их взаимного сотрудничества на заре их обоюдной карьеры еще до войны. Речь идет о С. Ф. Реденсе, одном из старейших чекистов-дзержинцев. Я его хорошо знал, ибо он являлся мужем сестры моей матери А. С. Аллилуевой. Когда Берия назначили в НКВД, Реденс был для него помехой на должности Нач. упр. НКВД Москвы, ибо Реденс знал Берия по работе в Закавказье с отрицательной стороны и был вхож к т. Сталину в любое время. Берия решил убрать Реденса с дороги. Когда Берия заговорил с т. Сталиным о необходимости ареста Реденса (я случайно был при этом разговоре), т. Сталин резко возразил Берия, и казалось, что вопрос этот больше не поднимется. Но, как было ни странно для меня, — Берия был поддержан Маленковым, Маленков сказал, что знает Реденса по работе в Москве и поддерживает мнение Берия о аресте. Сейчас я не помню, кем работал в то время Маленков, но, кажется, он имел отношение к кадрам партии, ибо хорошо помню слова т. Сталина: „Разберитесь тщательно в кадрах с товарищами в ЦК, — я не верю, что Реденс — враг“. Как провел в ЦК этот разбор Маленков — я не знаю, но факт, что Реденса арестовали. После ареста Реденса по наушничеству Берия вход в наш дом Анне Сергеевне был закрыт, но по ее просьбе я просил т. Сталина принять ее. Мне за это посредничество попало и было сказано: „Я не поверил Берия, что Реденс враг, но работники ЦК тоже самое говорят. Принимать Анну Сергеевну я не буду, ибо ошибался в Реденсе. Больше не проси“».

Постепенно Сталин все глубже погружался в свое одиночество. Но оно было очень своеобразным: он как бы растворялся в государственных задачах, его личность огосударствлялась. Вспомним, как он сказал сыну Василию: «Я не Сталин. Сталин — это СССР». Это фантастически трагическое признание человека, которого хочется назвать несчастным. Но вот вопрос: ощущал ли он себя таковым?