Глава шестьдесят шестая

Страница 2

Сталин шутил, был уверен и находчив. Как писал Черчилль, «его легкая дружелюбная манера держаться была в высшей степени приятной». Однако в полемике с Трумэном, Черчиллем и (после победы лейбористов на выборах) новым премьер-министром Англии К. Эттли Сталин был неподражаем. Как только он видел, что союзники подставляются, ловил их на противоречиях, дополняя это иронией. Так, ему удалось добиться признания правительств Болгарии, Румынии, Венгрии, Финляндии, против чего возражали союзники, «прицепив» этот вопрос к их предложению признать правительство Италии и принять ее в ООН. На возражения, что в этих четырех странах еще не проведены демократические выборы, что с ними не заключены мирные договоры, он ответил: а разве с Италией по-другому? Не признаете «наших», не признаем и «ваших».

Порой он выставлял Черчилля смешным. Например, на заседании 22 июля, когда зашел разговор о колониальных владениях Италии в Триполитании, между Сталиным, Черчиллем и Трумэном случилась забавная пикировка:

«Сталин. Из печати, например, известно, что г-н Иден, выступая в английском парламенте, заявил, что Италия потеряла навсегда свои колонии. Кто это решил? Если Италия потеряла, то кто их нашел? (Смех.) Это очень интересный вопрос.

Черчилль. Я могу на это ответить. Постоянными усилиями, большими потерями и исключительными победами британская армия одна завоевала эти колонии.

Трумэн. Все?

Сталин. А Берлин взяла Красная Армия. (Смех.)».

После поражения Италии союзники договорились разделить поровну ее флот, а также лишить ее колоний. США не возражали, чтобы Триполитания (нынешняя Ливия) стала подмандатной территорией, управляемой СССР, — это было зафиксировано в переписке советского посла Громыко со Стеттиниусом в июне 1945 года, то есть накануне конференции.

Кроме того, Советский Союз обозначил свои интересы в Турции (проливы, возвращение городов Карса и Ардагана) и создание военных баз в Норвегии (на островах Шпицберген и Медвежий) и Дании (на острове Борнхольм, где в тот момент стояли советские войска).

При этом Сталин понимал, что все не уступят, но тогда можно было бы и поторговаться.

О вопросах же репараций, обеспечения западной границы Польши, получения третьей части германского флота, неизбежности наказания главных нацистских преступников он говорил откровенно и твердо.

Но не стоит думать, что он чувствовал себя всесильным. Это далеко не так. Например, ему пришлось уступить в требовании 30 процентов германского золотого запаса, который был захвачен союзниками. Правда, он за свой отказ выторговал увеличение репараций, но обмен был явно неравноценным. Не смог он добиться и пересмотра конвенции Монтре, определявшей режим судоходства в черноморских проливах, и устройства советской военной базы рядом с ними. Хотя Черчилль обещал Сталину поддержку в этом вопросе, союзники фактически провели его, записав в протокол как обязательное условие — согласование с турецким правительством.

Насколько не просто было Сталину, свидетельствует тот факт, что он из-за недомогания даже пропустил один день переговоров (29 июля), тогда его заменил Молотов.

В общем, наш герой сделал все, что мог. Безусловно, он был потрясен, хотя и не подал виду, когда Трумэн сообщил ему, что Америка располагает новой бомбой «исключительной силы». Значит, снова предстояла изматывающая гонка. Опять надо было забыть о всяком покое и напрягать силы. «Иначе нас сомнут».