Вскоре после кремации горячо любимой матери отец и я вернулись в Барейли. Каждый день рано утром я совершал трогательное паломничество к большому дереву шеоли, бросавшему тень на ровную лужайку перед нашим домом, покрытую зеленой и золотистой травой. В поэтические минуты я думал, что белые цветы шеоли с добровольным благоговением простираются над травяным алтарем. Слезы смешивались с росой, и при этом часто виделся странный свет иного мира, появляющегося с зарей. Меня охватывали острые приступы пылкого стремления к Богу. Я чувствую могучее влечение к Гималаям.
Один из моих двоюродных братьев сразу же после своего путешествия по святым горам навестил нас в Барейли. Я жадно внимал его рассказам о высокогорном жилище йогов и свами.
– Давай сбежим в Гималаи.
Это предложение, сделанное мною однажды Дварке Прасаду, старшему сыну хозяина нашего дома в Барейли, впоследствии принесло одни неприятности. Он открыл этот план моему старшему брату, как раз приехавшему повидать отца. Вместо того, чтобы слегка подшутить над мечтою маленького мальчика, Ананта решил меня высмеять:
– Мукунда, где твое оранжевое одеяние? Без него ты не можешь быть свами!
Но меня при этих словах охватило необъяснимое возбуждение. Они вызвали ясную картину: я – монах, скитающийся по Индии. Возможно, эти слова пробудили воспоминания прошлой жизни; во всяком случае стало ясно, с какой естественной легкостью носил бы я наряд этого основанного в древности монашеского ордена. Однажды утром, болтая с Дваркой, я ощутил обрушившуюся как лавина любовь к Богу. Собеседник лишь отчасти заметил это по необычному для меня красноречию, но я радостно внимал самому себе.
Днем я сбежал в Найнитал, расположенный у подножия Гималаев. Ананта решительно отправился в погоню. Меня заставили вернуться в Барейли. Единственно доступным осталось обычное паломничество на заре к дереву шеоли. Сердце оплакивало двух моих матерей: человеческую и божественную.
Трещина в семейном укладе, оставленная смертью матери, была невосполнима. В оставшиеся почти сорок лет жизни отец никогда более не женился. Приняв на себя трудную роль отца и матери для своих маленьких детей, он стал заметно нежнее и доступнее, спокойно и проницательно решая разные семейные проблемы. После нескольких часов службы он удалялся в свою комнату, как отшельник в келью, занимаясь в сладкой безмятежности крия-йогой. Через продолжительное время после смерти матери я попытался нанять прислугу-англичанку, которая могла бы сделать жизнь отца более уютной. Но он покачал головой:
– Служение мое окончилось с уходом твоей матери. – Глаза его были исполнены вечной преданности. – Я не приму услуг какой-либо другой женщины.
Через четырнадцать месяцев после ухода матери я узнал, что она оставила мне важное послание. Ананта, находившийся у ее смертного одра, записал сказанное. Несмотря на то, что она просила открыть мне послание через год, брат с этим задержался. Скоро он должен был уехать из Барейли в Калькутту, чтобы жениться на девушке, выбранной для него матерью. Однажды вечером брат подозвал меня:
– Мукунда, я вынужден передать тебе необычные вести, – в тоне Ананты слышалось смирение. – Мои опасения усилились из-за твоего стремления покинуть дом. Но, во всяком случае, ты сердишься с божественным пылом. На днях, поймав тебя на пути к Гималаям, я пришел к выводу, что более не должен откладывать осуществление своего торжественного обещания. – Брат вручил мне маленький ящичек и послание матери.
Учение Р. Декарта о методе
Итак, перед нами Декарт. Но беда в том, что он перед
нами предстает в очень обманчивой ясности и как бы кристальности. “Это самый
таинственный философ Нового времени или даже вообще всей истории философии.” –
так пи ...