Попытка присоединения

Страница 54

Обнаружив потайной ящик, набитый сладостями, я впал в такой восторг, что просто оставил мой пакет на столе.

Боже милостивый всесильный.

– Столь возвышенная дерзновенность заслуживает особой награды, Фрай, – сообщил Кроми. – И состоять она будет в том, что Дили отнесет ваш пакет вместе с прочими в деревню и отправит его куда следует за счет школы, с чем и примите мои поздравления.

Он поскреб подбородок и хмыкнул.

Может быть, Иисус Христос и дедушка не такие уж и строгие судьи. Может быть, они все еще любят меня.

Я понимал, чего от меня ожидают, и выдал Кроми полный репертуар: уныло и виновато растянутый рот, стыдливую робкую улыбку, неловкое смущенное ерзанье в кресле.

– Ну, понимаете, сэр, я просто подумал…

– Я прекраснейшим образом понимаю, сэр, что вы подумали, – ответил Кроми и, улыбаясь, поднялся из кресла. – Возможно, вы впервые покидаете этот кабинет без боли в седалище. Что ж, считайте, что вам повезло. И в будущем постарайтесь найти для вашей безмерной дерзости лучшее применение.

Что верно, то верно, до сей поры я покидал общество Кроми, лишь получив то, что мне причиталось. И в последний раз – за визит в сельскую лавку. Три удара плюс обещание удвоенной порции, если меня поймают на том же проступке еще хоть раз.

Я тоже встал и в страхе зажмурился, услышав донесшееся из моих карманов шуршание бумажных пакетов. Только и не хватало, чтобы из них посыпались, точно монеты из «однорукого бандита», краденые сладости.

– Ладно, ладно, испуг изображать не обязательно. Ступайте.

– Огромное вам спасибо, сэр, и простите меня.

– Иди и впредь не греши – вот все, что я могу сказать. Иди и впредь, задери тебя черт, не греши.

Полчаса спустя, сидя под ливанским кедром и запихивая в рот одну зефирную креветку за другой, я размышлял о странностях судьбы. Быть может, я и впрямь обладал храбростью – определенного толка. Чтобы обманывать, врать, изворачиваться и грешить, тоже требуется храбрость. И даже большая, чем та, с какой касаешься проволоки под током.

Свет летнего вечера приятно играл на траве лужаек и поверхности озера, а у меня еще оставались в карманах блейзера пакетики с фруктовым салатом и летающими блюдцами.

– Фрррааай!

Когда мое имя выкликалось с такой угрозой, это могло означать только одно: Поллока. Школьного старосту Поллока, мальчика с волосами цвета воронова крыла и садистской ненавистью ко всему, из чего состоял Фрай-младший.

Я и опомниться не успел, как он выскочил из-за дерева и вырвал из моих рук пакетик.

– Так-так, значит, мы опять в деревенскую лавку ходили?

– Нет! – возмущенно ответил я. – Не ходили.

– Кончай врать. Креветки, молочные бутылочки, летающие блюдца и лакрица. По-твоему, я идиот?

– Так точно, Поллок. По-моему, ты идиот. А в деревню я не ходил.

Он ударил меня по лицу:

– Ты давай не наглей, ничтожество. Выворачивай карманы.

После падения в Чешэмской школе мой нос обзавелся колоссальной чувствительностью к малейшим сотрясениям. И от самого слабого удара из глаз у меня брызгали слезы. А в те дни к слезам добавлялось еще и унизительное понимание того, что выглядят они совершенно как настоящие.

– О господи, перестань реветь и выверни карманы.

Несправедливое обвинение, естественно, породило слезы еще пущие.

– Сколько раз тебе повторять? – взвыл я. – Не ходил я в деревенскую лавку!

– Ну да, ну да. Разумеется, не ходил. А тут у тебя что?

Если бы это воспоминание не было столь абсурдно анахроничным, я, пожалуй, поклялся бы, что Поллок надорвал один из пакетиков и тронул кончиком языка шербет – как голливудский коп, пробующий на вкус белый порошок.

– Это вовсе не из деревни! Не из магазина, понял?

Однако этого идиота ничем было не пронять.

– Знаешь, на сей раз ты нарвался на очень крупные неприятности, – сказал он и повернулся лицом к школе, намереваясь снести в нее все мои трофеи.

И при этих его словах прозвучал удар колокола, призывавший школьников к ужину. Поллок взглянул на главное здание школы.

– Сразу после ужина под кораблями, – буркнул он и затопал вверх по холму.