Чарльз Чаплин

Страница 278

— Вы коммунист?

— Нет, — ответил я твердо. — Следующий, вопрос, пожалуйста.

Послышался чей-то бормочущий голос. Я подумал было, что это мой приятель из «Дейли ньюс», но, увы, он блистательно отсутствовал. Оратор оказался довольно неопрятным на вид субъектом, не потрудившимся даже снять пальто. Низко наклонившись, он невнятно читал свой вопрос по бумажке.

— Извините, — прервал я его, — вам придется все это прочитать еще раз, я не разобрал ни слова.

— Мы католики, ветераны войны… — начал он.

Я снова перебил его:

— Не понимаю, при чем тут католики — ветераны войны. Здесь пресс-конференция.

— Почему вы не приняли американского гражданства?

— Не видел причин к тому, чтобы менять свое подданство. Я считаю себя гражданином мира, — ответил я.

Поднялся шум. Сразу заговорило несколько человек. Один голос перекрыл всех.

— Но деньги-то вы зарабатываете в Америке.

— Ну что ж, — сказал я, улыбаясь, — раз вы все переводите на почву коммерции, давайте разберемся. Мое дело интернационально. Семьдесят процентов моих доходов идет из-за границы, но вся сумма налогов поступает Соединенным Штатам. Как видите, я довольно выгодный гость.

Тут снова забормотал представитель Католического легиона:

— Где бы вы ни зарабатывали свои деньги, здесь или за границей, мы — те, кто высаживался с десантом на берегах Франции, — все равно возмущены, что вы не стали гражданином США.

— Не вы один высаживались на этих берегах, — сказал я. — Два моих сына тоже были в армии генерала Паттона и сражались на передовой, но они не похваляются и не спекулируют этим, как вы.

— Вы знакомы с Гансом Эйслером? — спросил другой репортер.

— Да, он очень близкий мой друг и замечательный музыкант.

— Вы знаете, что он коммунист?

— Меня это не интересует. Наша дружба основана не на политике.

— Но вам, кажется, нравятся коммунисты?

— Никто не смеет мне указывать, кто мне должен нравиться, а кто нет. Мы еще до этого не дошли.

И вдруг в этой воинственно настроенной аудитории послышался голос:

— Что должен чувствовать художник, подаривший миру столько радости и обогативший его пониманием психологии маленького человека, когда этого художника подвергают оскорблениям, ненависти и насмешкам так называемые представители американской печати?

Я до такой степени не ожидал услышать выражение какого бы то ни было сочувствия, что довольно резко ответил:

— Извините, я вас не понял, вам придется повторить свой вопрос.

Наш агент по рекламе, подтолкнув меня, шепнул:

— Он за вас и очень хорошо сказал.

Это был Джим Эджи, американский поэт и романист, писавший в то время очерки и критические статьи для журнала «Тайм». Я был застигнут врасплох и растерялся.

— Простите, но я не расслышал. Будьте так добры, повторите, пожалуйста, что вы сказали.

— Не знаю, сумею ли, — сказал он, смутившись, и затем повторил почти то же самое.

Я не мог придумать подходящего ответа и, покачав головой, сказал только:

— Ничего не могу ответить… И благодарю вас.

После этого я уже никуда не годился. Его добрые слова лишили меня боевого задора.

— Извините меня, господа, — обратился я к аудитории, — мне казалось, что мы будем говорить о моем фильме, а вместо того началась политическая дискуссия, и я хотел бы кончить на этом.