Её королевское высочество

Страница 4

4 декабря 1951 года лондонская «Тайме» опубликовала долгожданное объявление о помолвке «Джеймса, сына мистера и миссис Роберт Хэнсон из Норвуд Грейндж, Хаддерсфилд, Йокшир, и Одри Хепберн, дочери баронессы Эллы ван Хеемстра, Сауc-Одли-стрит, 65, Лондон, W».

Казалось, что давно намеченное свершилось. Официально – да; но за кулисами происходило совсем иное, а точнее, совсем ничего не происходило. Кто же тогда поместил в «Тайме» объявление о помолвке? Обычно это делает семья жениха, но согласовали ли такой шаг Хэнсоны с матерью Одри? Некоторые биографы Хепберн считали, что Элла была против или, по меньшей мере, не одобряла брак Одри и Хэнсона, так как полагала, что Джимми еще не остепенился. Баронесса боялась, что ее дочь повторит ту ошибку, которую она сама совершила дважды. Но есть и другая точка зрения. Друзья Эллы говорят, что она всей душой была за союз Хэнсонов с ван Хеемстра. Джеймс, бесспорно, был превосходной парой для Одри, богатый и со всеми данными для того, чтобы стать еще богаче. Для женщины, неравнодушной к красивым мужчинам, какой всегда была Элла, Джеймс представлял собою привлекательного зятя. Короче говоря, мать Одри скорее всего и была тем самым человеком, чьими стараниями появилось в «Тайме» поспешное объявление о помолвке. Конечно, Джеймс Хэнсон не возражал против публичного оглашения. А как Одри?

В ее настроении в то время преобладала, видимо, нерешительность. И это понятно. «Я на полпути к тому, чтобы стать балериной и актрисой, – сказала она в интервью одному журналу вскоре после премьеры „Жижи“. – Мне нужно учиться». Она не забросила и балет. Она продолжала посещать уроки сценической пластики, движения и хореографии в академии танца на Манхэттене. Но теперь суровые ограничения на нее накладывала студия «Парамаунт Пикчерс», где шла подготовка к съемкам «Римских каникул». Там смотрели на Одри как на одно из самых дорогих своих сокровищ, словно она и впрямь была принцессой. Одри послушно выполняла все советы студии по диете и сохранению своей привлекательности. Эти письменные наставления почтой регулярно поступали из Калифорнии. За соблюдением их зорко следил чиновник «Парамаунта» в Нью-Йорке. Прославленная фигура Хепберн с плоской грудью, сверхтонкой талией – много лет ее ширина составляла всего каких-то 20 дюймов (50 см), – изящными бедрами, сильными, подвижными, длинными ногами, заряжавшими ее энергией, подобно батареям, определилась в это время и сохранялась почти всю ее жизнь.

В пору, когда шла «Жижи», Одри встретилась с Эдит Хед, одной из ведущих художниц по костюмам в Голливуде. Надо было решить, как должна быть одета принцесса Анна. Выбор пал на роскошное бальное платье для самой первой сцены, где принцесса нервничает по поводу многочисленных протокольных ограничений, но в конце концов смиряется с ними и принимает приглашение на танец от пожилого придворного. Этим танцем она открывает бал. Еще она выбрала дневное платье для пресс-конференции, где взгляды публики, бросаемые то на принцессу, то на газетчика, подчеркивают романтическую пропасть между любовью и долгом, между девушкой королевской крови и простолюдином. Это придает концовке «Римских каникул» то особое эмоциональное напряжение, которое всегда возникает при столкновении утраты и исполнения желаний.

Тяжелая парча, лента тиары и белые перчатки – обычный королевский наряд – контрастировали с молодостью и невинной свежестью Одри. Все эти регалии станут превосходной «оберткой» для того комичного, но при этом вполне понятного рефлекса, который заставит юную принцессу сбросить со своей усталой ножки туфлю на высоком каблуке, а затем искать ногой эту ускользающую туфельку под широкими складками бального платья. Это своеобразно «перевернутый» мотив «Золушки». Одри согласилась, что все это убранство – неизбежная составная часть ее роли, но не преминула заметить Эдит Хед, что вряд ли будет чувствовать себя удобно в таком одеянии. «В этом же и суть, дорогая», – ответила модельер, которую рассмешила наивность молодой актрисы.