Глава пятьдесят третья

Страница 6

Девятнадцатого августа на Сталина начал давить Жуков, представив ему доклад, в котором указывал, что противник временно отказался от удара на Москву и планирует разгром Юго-Западного фронта.

Ставка ответила Жукову, что Брянский фронт должен воспрепятствовать замыслам противника. Сталин продиктовал Шапошникову и Василевскому директиву в адрес командующих Юго-Западного и Южного фронтов удерживать Киев, но отвести 5-ю армию, которой грозило окружение, за Днепр.

Противостояние Генштаба и Сталина было очевидным. Войска Еременко героически защищались и контратаковали. Так продолжалось до 7 сентября. Резервы Юго-Западного фронта иссякли. Немцы развивали успех с двух сторон, вклиниваясь с флангов в вытянутую на запад дугу, в центре которой находился Киев.

Вечером 7 сентября Шапошников и Василевский были у Сталина и постарались убедить его, что наступил критический момент: надо немедленно отводить все войска за Днепр, иначе неминуема катастрофа. По сути, они повторяли недавние предложения Жукова.

Василевский вспоминал: «При одном упоминании о необходимости оставить Киев Сталин выходил из себя и на мгновение терял самообладание».

В советских кинофильмах о войне Сталин всегда изображен спокойным, уверенным в себе вождем, но в действительности он бывал очень разным. Когда его охватывала ярость, он делался страшен. Его гнева боялись все.

Иван Ковалев говорил, что после неудачного испытания танкового мотора Сталин позвонил наркому танкостроения Малышеву и крикнул в трубку: «Будь ты трижды проклят, предатель Родины!» После этого Малышев очутился в больнице с инфарктом.

Василевский как будто сквозь зубы признался, что натерпелся от Сталина, «как никто другой». «Бывал он и со мной, и с другими груб непозволительно, нестерпимо груб и несправедлив».

«Сталин был в гневе страшен, вернее, опасен», — свидетельствовал адмирал флота И. С. Исаков. Впрочем, он уточняет, что чаще всего Сталин сдерживался, откладывал решение о наказании виновных на следующий день, чтобы принять его, уже успокоившись.

Василевский, «натерпевшийся» от вождя, тем не менее признал: «Он не был военным человеком, но он обладал гениальным умом. Он умел глубоко проникать в сущность дела и подсказывать военное решение».

Это имело прямое отношение к киевской катастрофе. В стратегическом плане Сталин ошибся, чего в свое время не сделали генералы Николая II. Шапошников, Василевский и Жуков предвидели беду, он же, получается, уперся и «просрал». В этом не видно проблеска гениальности, наоборот — тяжелая ошибка.

Но почему мы должны объяснять его поступки только военными обстоятельствами? Кто сказал, что война — это только военные действия? К тому же наш герой — человек не военный, а надвоенный. Он обязан был учитывать и другие условия.

Например, отношения с союзниками (вчерашними врагами-империалистами). Он надеялся получить от них помощь и обещал Гарри Гопкинсу, что удержит немцев на линии юго-западнее Ленинграда, чуть восточнее Смоленска и западнее Киева. А сдав Киев, он показывал, что не контролирует положение, не знает, о чем говорит. Как можно верить и помогать такому?

А затем он должен был учитывать и то, что все отступления Красной армии заканчивались большими потерями, если не катастрофами.

Поэтому он и тянул.

Что такое потерять Киев? Это в ментальном плане означало более тяжелую потерю, чем сдача просто крупного города. Не станет Киева — и Москва уже не Москва. В это время в Ленинграде тоже опускали занавес.

Восьмого июля Сталин принял английского посла Криппса и предложил внести в англо-советскую декларацию только два пункта: взаимопомощь и обязательство обеих сторон не заключать сепаратного мира.

Десятого июля Черчилль направил Сталину письмо с согласием на такую декларацию.

В тот же день Черчилль написал военно-морскому министру и начальнику военно-морского штаба: «Если бы русские смогли продержаться и продолжать военные действия хотя бы до наступления зимы, это дало бы нам неоценимые преимущества… Пока русские продолжают сражаться, не так уж важно, где проходит линия фронта. Эти люди показали, что они заслуживают того, чтобы им оказали поддержку, и мы должны идти на жертвы и на риск, даже если это причиняет нам неудобства, — что я вполне сознаю, — ради того, чтобы поддержать их дух…»