Чарльз Чаплин

Страница 77

Я не слишком огорчался тем, что уезжаю из Штатов. Еще не зная, как и когда, я, однако, твердо решил снова сюда приехать. К тому же я предвкушал радость возвращения в нашу уютную лондонскую квартирку — я не переставал о ней мечтать, с тех пор как приехал в Штаты.

Я уже давно не получал никаких вестей от Сиднея. В последнем письме он сообщал, что в нашей квартире живет дед. Но, встретив меня на вокзале, Сидней рассказал, что он женился, отказался от квартиры и поселился в меблированных комнатах на Брикстон-роуд. Это был жестокий удар — наш милый, радостный приют, даривший мне ощущение полноты жизни, гордости тем, что у меня есть дом, увы, больше не существовал… Я остался бездомным. Я снял на Брикстон-роуд комнату, выходившую окнами во двор, но она так угнетала меня, что я решил как можно скорее вернуться в Штаты. Лондон встретил меня с таким безразличием, словно пустой автомат, в который зря бросили монетку.

Сиднея я видел мало — по вечерам он был занят в театре, а к тому же он был теперь женат. В ближайшее воскресенье мы с ним поехали навестить мать. Это был грустный день; мама чувствовала себя плохо. У нее только что кончился приступ буйного помешательства, во время которого она непрерывно пела религиозные гимны. Ее и теперь продолжали держать в палате, обитой войлоком, — нас об этом заранее предупредила сиделка. Сидней все-таки пошел повидаться с матерью, а у меня не хватило мужества, и я остался ждать его. Вернулся он очень расстроенный и рассказал, что мать подвергают жестокому курсу лечения ледяными душами, от которых она вся посинела. Мы тут же решили поместить ее в частную лечебницу — теперь мы могли себе это позволить — и вскоре перевезли ее в то самое заведение, где окончил свои дни великий английский комик Дэн Лейно.

С каждым днем я все острее ощущал свою неустроенность и бесприютность. Вероятно, если бы я вернулся в нашу квартирку, я чувствовал бы себя иначе. Конечно, я старался не поддаваться этим мрачным настроениям. Привычность, близость родного мне образа жизни особенно трогали меня после возвращения из Штатов. Стояло изумительное английское лето, и ничто из того, что я видел за океаном, не могло сравниться с его романтической прелестью.

Однажды мой босс мистер Карно пригласил меня провести субботу и воскресенье в его плавучем доме у Тэггс-айленда. Это было роскошное судно, отделанное внутри красным деревом, с богато убранными каютами для гостей. Вечером по борту вспыхивали яркие гирлянды разноцветных огней — все это мне казалось прекрасным. Был чудесный теплый вечер, мы сидели на верхней палубе и при свете огней пили кофе и курили. Это была та Англия, сравнение с которой не выдерживала в моем сердце ни одна другая страна.

И вдруг мы услышали, как кто-то, кривляясь, завопил истерическим фальцетом:

— О, поглядите, все поглядите на мое прелестное судно! Посмотрите на мой плавучий дом! На иллюминацию! Ха-ха-ха!

Крики сменились издевательским хохотом. Мы посмотрели, откуда исходят эти звуки, и увидели в лодке мужчину в белом фланелевом костюме и даму, полулежавшую на корме. Вся мизансцена напоминала юмористические иллюстрации из «Панча». Карно перегнулся через борт и ответил громкой отповедью, но смех не прекращался.

— Единственно, что нам остается, — заметил я, — быть такими же пошляками, какими он нас считает.