Глава тридцать шестая

Страница 6

От Сталина не было пощады никому. Можно представить, что думали о нем чиновники. Они его боялись, безусловно. И выстраивали защитные редуты в виде собственных группировок, лукавства в отчетности, самоволия.

Так, в августе 1931 года заместитель наркома иностранных дел Карахан пренебрежительно отмахнулся от предложения польского посланника Патека о заключении пакта о ненападении. Это вызвало отповедь Сталина, считавшего, что договор с Польшей, несмотря «на общемещанское поветрие антиполонизма», обеспечит мир на ближайшие два-три года. Поэтому он потребовал вернуться к этому вопросу и «довести его до конца всеми доступными мерами». (Договор о ненападении был подписан 25 июля 1932 года, договор с Францией, недавно безоговорочно враждебной, еще раньше — 10 августа 1931 года, что косвенно свидетельствовало об усилении Германии.)

К этому времени надо отнести и появление на московской политической сцене энергичного малообразованного партийца Никиты Хрущева. Его привел Каганович, который познакомился с Хрущевым в Донбассе, где тот был секретарем Петрово-Марьинского райкома в Юзовке (ныне Донецк) и в 1923–1924 годах состоял в троцкистской оппозиции. Открестившись от троцкизма и покаявшись, Хрущев познакомился с Кагановичем (тогда генеральным секретарем ЦК КП Украины) и получил его поддержку, стал инструктором, затем заместителем заведующего орготделом ЦК, заведующим орготделом Киевского окружкома партии. В 1929 году был направлен на учебу в Промышленную академию, но после собеседования, на котором была установлена его безграмотность, не подлежал зачислению. Тогда Хрущев снова обратился к Кагановичу и, благодаря его вмешательству, стал студентом первого общеобразовательного курса, на котором стала учиться и Н. Аллилуева. Он был чрезвычайно активным. 30 мая 1930 года в «Правде» появилось его письмо с разоблачением окопавшихся в академии скрытых врагов. Каганович прочитал его и, поскольку испытывал большую нехватку в известных лично ему кадрах, дал указание избрать Хрущева парторгом академии. Учился Хрущев плохо, но компенсировал это активной борьбой «за чистоту рядов», организовав партийное расследование против 40 слушателей, многие из которых были исключены из партии и академии. С января 1931 года Хрущев — секретарь Бауманского райкома Москвы. В этой должности он продолжал «борьбу», чего, видимо, и ожидал от него Каганович. В первую очередь были распущены партийные организации Института азота и «Моспушнины», разгромлена парторганизация издательства «Молодая гвардия», проморгавшая выпуск идеологически «вредных» книг. В июне 1931 года Хрущев стал секретарем Краснопресненского райкома, а в январе 1932 года — вторым секретарем Московского комитета партии. Он выглядел простодушным, доброжелательным человеком, ходил в поношенном темно-сером костюме, сатиновой косоворотке и сапогах. Но за внешним обликом тридцатипятилетнего «самородка» скрывалась жестокая и расчетливая личность. Люди, знавшие его в ту пору, говорили о нем: «Удивительно недалекий и большой подхалим».

Этот портрет показывает, что даже преданный вождю Каганович и трудноуправляемый Орджоникидзе имели в своем окружении работников с очень большими изъянами. Но пока оставим Хрущева исполнять указания вышестоящего начальства и вернемся к текущим проблемам Сталина.

Не успели кое-как поправить внешнеэкономические дела, как пришла новая беда — засуха и неурожай. Станислав Косиор, генсек КП Украины, сообщал Кагановичу, «…что ухудшение урожая захватило ряд хлебных районов, как Зиновьевский (ныне Кировоградский. — С. Р.), Криворожский, Херсонский, Одесский, Николаевский и т. д., что недобор в валовом сборе дойдет до 170 млн. пудов».

Сообщив об этом Сталину, Каганович еще не представлял полного объема бедствия. Некоторые регионы уже просили снизить план хлебосдачи, но он не собирался этого делать, чтобы не произошло «размагничивания».

Через несколько дней Каганович признал: «Ход хлебозаготовок в первой половине августа внушает некоторые опасения». К этому прибавился кризис с поставками мяса, так как в деревнях произошел повсеместный забой скота, вызванный нежеланием сдавать коров и овец в колхозы. «Исключительно плохо с мясом», — писал Каганович.

Общая тенденция была следующая: поголовье крупного рогатого скота упало с 70,5 миллиона в 1928 году до 38,4 миллиона в 1933 году; свиней с 26 миллионов до 12 миллионов; овец и коз со 146,7 миллиона до 50,2 миллиона. Вскоре были сокращены нормы снабжения населения мясом.

А дальше накатилось как снежный ком: нижняя и средняя Волга, Западная Сибирь — везде засуха, местные руководители молят снизить планы хлебозаготовок. И Каганович признается: «Без некоторого снижения не обойтись».